Морские были - Страница 15

— И мне? — удивился Козыревский. — Это за верную службу я за то, что отца я потерял? Нет, быстро сокол летит, а пуля ещё быстрее!..

В тот день десять служилых людей с пищалями и пиками на изготовку вошли в дом Атласова и вывели приказчика на крыльцо.

— В тюрьму! — скомандовал Анциферов.

Долгим, холодным и пристальным взглядом Атласов глянул ему в глаза:

— Умереть тебе в мучениях и в позоре, — сказал он. — Слово моё сбудется. Все вы, казаки, свидетели…

Анциферов засмеялся:

— Кто первый из нас умрёт — это мы скоро увидим. А пока ступай под стражу, арестант!

Наверное, среди взбунтовавшихся казаков все же были у Атласова верные друзья. Тёмной ночью бежал он из тюрьмы и вскоре появился в Нижне-Камчатском остроге.

Анциферов был и взбешён и напуган.

Я говорил вам: убить его — и челу конец. Теперь-то он обязательно помстится!

— А если за Атласова помстится другой приказчик? — спросил кто-то из казаков.

— Убить и того.

— А если третий?

— И третьего…

У Данилы Анциферова были свои обширные планы. Он знал, что теперь уж ему несдобровать. Одно только слово — бунтовщик — было приговором к смерти. Но ведь Камчатка — огромный, необжитый край. Мало ли в этом краю глухих, медвежьих углов, где можно укрыться на долгие годы?

Атласов не слышал казачьего приговора. Его зарезали спящим. Другой приказчик — Осип Липин — тоже был зарезан, третьего — Петра Чирикова — схватили, заковали в кандалы и утопили в море.

Так Данила Анциферов, ставший кровавым злодеем, навсегда отрезал себе и своим сообщникам дорогу к возвращению на Русь.

Избранный атаманом, Анциферов приказал поднять у ворот острога знамя и разослать посыльных в другие селения созывать казаков в свой отряд. Он был уверен, что теперь под его предводительство станут все камчатские казаки. Но ошибся. Пришли только отдельные служилые, недовольные своими командирами.

Все же отряд, насчитывавший вначале четыре десятка казаков, вырос до 75 человек. Может быть, из страха перед мятежниками, а может и за немалое даяние среди них очутился архимандрит Мартиан. Щедро служил он молебны, кропил священной водою атамана и есаулов, желал им всяческих побед.

А «победы», которые тем временем совершал Анциферов, были уж и совсем недостойны. В селении Тигиль он захватил имущество Атласова и разделил его меж казаками. Захватил продукты, снасти и паруса, что были приготовлены для служилых, собиравшихся в путь по морю.

Лишь одно удивляло и смущало атамана: в его отряде не было ни малейшего воодушевления. Люди получали большие подарки, каждый казак теперь имел и соболий мех, и бобров, и красных лисиц, но не было заметно, чтобы кто-либо радовался этому богатству. Молчалив и мрачен был есаул Козыревский, — не приносил ему отрады новый, есаульский чин. Когда собирался казачий «круг» (совещание), старался он держаться в сторонке и только все время чадил крепкой махрой.

— Э, да вы и совсем приуныли, соколы! — журил казаков атаман. — Или якутского воеводы убоялись? Или опять вам нужен железный приказчик, чтоб кнутом по голым спинам стегал?

— Что мы делаем тут, на Камчатке? — неожиданно спросил его Козыревский.

— Как что делаем? — удивился Анциферов. — Живём!..

— А служба какая наша? Или мы беглые, клеймённые, родину позабывшие навек?..

Атаман растерялся. Казаки молчали. И в их молчании Анциферов уловил недоброе. В том, что эти люди покрыли себя позором преступлений, он был виноват. Однако чего хотел этот беспокойный есаул Козыревский? Уж не вздумал ли он свергнуть Анциферова и стать атаманом?

Положив руку на рукоять сабли, Данило сказал с угрозой:

— Тот, кто страшится клейма, нам не товарищ…

Козыревский решительно встал.

— Мы все этого страшимся, атаман… Это — позор перед Россией, позор на всю жизнь и даже на все наше поколение. Кто же мы, разбойники ночные или служилые люди? Разбойником никто из нас не хочет быть. Верно, с приказчиками жестоко мы рассчитались, а разве загладили свою вину?.. Слышал я, на Большой реке камчадалы восстали и побили всех русских служилых. Вот, атаман, выбор: либо отсиживаться в остроге, пока не удастся ещё кого-нибудь пограбить, либо пойти с боем на Большую реку. Много их там, говорят, восстало: войска наберётся несколько сот. Но если погибнем мы все, до единого человека, — в бою почётная казаку смерть. А если победим и останемся живы, — и Якутск и Москва простят нам прошлое… Верно ли говорю я, атаман?

Анциферов не успел ответить. Казаки повскакивали с мест, горница наполнилась гулом и криком, каждый тряс руку Козыревскому, а другие уже обнимали его и благодарили, — он нашёл счастливое решение их судьбы…

Ничего другого не оставалось атаману, как согласиться.

— Верно, — сказал Анциферов. — Значит, в поход!..

Большерецкий острог, в котором засели камчадалы, был взят решительным и смелым штурмом, и даже атаман удивился теперь отваге служилых, — шли они на ратный подвиг, презирая смерть.

Заняв полуразрушенный острожек, казаки принялись восстанавливать ограду и дома. Примечая, как повеселели служилые, Анциферов сказал есаулу:

— Спасибо, друг Иван, умный ты дал совет. Но неужели ты веришь, чтобы в Якутске или в Москве за все содеянное нас простили?..

— Уж это как заслужим… — ответил Козыревский. — Ежели сможем мы добрыми делами чёрные дела покрыть, — думаю, простят…

Вскоре несколько сот камчадальских и курильских воинов осадили острог. Они настолько были уверены в лёгкой победе, что многие взяли с собой даже ремни, чтобы вести пленников.